ЧАСТЬ III

Друг Сергея Есенина, входивший в круг молодых поэтов-имажинистов, Коля Эрдман выглядел весьма фасонисто, носил трость и кепчонку в стиле «а-ля чёрт  побери». Эрдман всегда отличался некоторой урбанистичностью в сравнении со своими друзьями. Он был более сдержанным и более интеллигентным. Скандальная слава рубахи-парня его не прельщала:

«Худощавый и низкорослый,

Средь мальчишек всегда герой

Часто, часто с разбитым носом,

Приходил я к себе домой.

И навстречу испуганной маме

Я цедил сквозь кровавый рот:

Ничего! Я споткнулся о камень,

Это к завтраму всё заживёт!»

(С.Есенин)

Есенинская лихая братия снискала себе широкую популярность не только ярким творчеством, но и непрерывными запоями с довольно оригинальными проделками.

«А ну вас, братцы, к чёрту в зубы!

Не почитаю старину.

До дней последних юность будет люба

Со всею прытью к дружбе и вину.

Кто из певцов не ночевал в канаве,

О славе не мечтал в обнимку с фонарём!

Живём  без мудрости лукавой,

Влюбившись по уши, поём!»

(А. Мариенгоф)

Их бесшабашная молодость пришлась на эпоху великих перемен – ощущений новой жизни, лихой свободы, всевозможных исканий, разочарований и устремлений. Душа требовала самовыражения, подчас выражений не выбирая. И вообще, любой человек считал тогда, что всё, что он делает и говорит – это он свершил что-то грандиозное и изрёк нечто вечное и это есть исторический момент, который еще оценят благодарные потомки.

Имажинисты гуляли шумною ватагой по ночным улицам, пугая одиноких прохожих и нарушая мирный покой спящих граждан своими пьяными песнями. Их любимым развлечением было срывать с домов дощечки с названиями улиц и вместо них приколачивать другие – со своими именами, словно увековечивая себя. Мания величия длилась недолго – до 5 часов утра, когда на работу выходили дворники и восстанавливали порядок.

Весёлые были времена, удивительные люди, да и судьбы у них у всех оказались совсем непростыми, роковыми, кровавыми. Ещё не сгинули в застенках Лубянки и в лагерях друзья Есенина. Ещё две смертельные петли не удавили души двух лебедей: одну в проклятом «Англетере» и глупою нелепостью другую. Лебединая их песня пока ещё не спета. Ещё все живы, молоды, пьяны, талантливы и «чушь прекрасную несут».

В тот год, когда вся Москва распевала на каждом углу и в каждом кабаке «Коробочку»:

«Ах, полным-полна коробочка

Потеряла счёт рублей.

Полюбила Русь-зазнобушка

Спекулянтов-торгашей…»

В «Кафе поэтов» царило хмельное оживленье. Над входом висели штаны Есенина, на которых была пригвождена табличка с его строфой:

«Облака лают, ревёт златогубая высь…

Пою и взываю! Господи, отелись…»

Подвыпивший Есенин подсел к тихому, чуть печальному Эрдману и предложил тому, сославшись на то, что у Коли недостаточно славы, принять бурное и самое активное участие в их ночных проделках с дощечками.

- Знаешь, Николай, перед зданием Моссовета стоит памятник Свободы. Доска у нас уже есть. Давай напишем на ней «Знаменитому имажинисту Эрдману Николаю» и ты её прицепишь на постамент!

Эрдман подумал и отказался, возразив, что там же вроде женщина, замотанная в древнеримскую тогу, а он же мужчина, причем в брюках.

- Да какая разница! – настаивал Есенин. Доска больше часа там нипочём не провисит. А вот говорить о тебе будут потом целый год. Хотя, конечно, Чека вполне может этим делом заинтересоваться.

- Ну, вот. Видишь! – улыбнулся Эрдман. В Чека мне никак не хочется. Уж лучше незнаменитым остаться. Как-то меня скандальная слава не прельщает….

Эх, кто бы говорил. Судьба распорядится совсем иначе.

Нет, его не расстреляли. Судьба сберегла его, закрыв от пули. Эрдмана сослали подальше, в Красноярский край, в Енисейск, чтобы в Москве с такими баснями, как

«Вороне где-то Бог послал

Кусочек сыра,

Но Бога нет! Не будь придира

Ведь нет и сыра»

и им подобными никто более не появлялся. Его и Владимира Масса – авторов сценария «Весёлых ребят» взяли практически со съёмочной площадки фильма.

Потом была длительная переписка с актрисой МХАТ Ангелиной Степановой. Их любовный роман – роман двух несвободных людей (мужем Ангелины Осиповны Степановой в то время был режиссёр МХАТа и затем главный режиссёр театра Сатиры Н.М. Горчаков) продолжался три долгих для обоих года. Сохранилось много писем, где Эрдман открывается не только бойцом на ниве политической сатиры, но и как удивительно тонкий, лиричный, умеющий очень искренне любить, терпеть и ждать.

Запрещая своей возлюбленной присылать ему деньги и вещи, он как глотка воздуха ждал от неё весточки, хоть в пару строк. И каждая такая весточка от неё согревала и продлевала его надежду на встречу: и дни пролетали быстрее, и тяготы легче было переносить. Легче, когда знаешь, что не один, не заброшен, не забыт. Как банально, но как же истинно почти всё банальное.

О Николае Эрдмане с особенным пиететом отзывались его друзья Михаил Булгаков, Всеволод Мейерхольд, Евгений Шварц и Юрий Олеша. Его талантом восхищался и Сергей Есенин: «Что я, вот Коля – это поэт», говаривал певец новокрестьянской поэзии, и он не кривлялся.

Масштаб поэтического дарования Эрдмана и диапазон его творческого потенциала огромны. От лёгких укусов остроумных шаржей и эпиграмм он расширял свой багаж до более острой социальной сатиры с нескрываемым явным политическим подтекстом или «фигой в кармане».

Читая его басни, сразу же осознаёшь: да – за такое и всего лишь ссылка, да это просто подарок судьбы. Меня всегда удивляли вот эти таланты или что ещё хуже, гении. Ведь отдаёшь же себе отчёт в своей необычности, уникальности, понимаешь, что несёшь ответственность за любое слово перед всем современным человечеством, а то и перед потомками: что ни мысль – алмаз, что ни слово – откровенье Божье. Ну, так и сиди, мысли излагай и в стол – до лучших времён, авось настанут, если мысли острые, а слова крамольные. Так нет же – нам славы заочной не надо, нам Булгаковских мытарств при жизни давай.

А ведь, если бы тот же Михаил Афанасьевич не бегал по театрам, не поднимал шум о том, что здесь не печатают, а там не ставят, так может и пожил бы еще подолее инаписал бы поболее и умер бы не в нищете Московской холодной квартирки, а где-нибудь в Париже, на Елисейских полях в тёплом окружении родных, близких и почитателей, за кремовыми шторами под зелёным абажуром. Вот и Эрдман. Пиши себе свои остренькие стихи и поэмы и помалкивай. Молчание ведь тоже где-то дар…где-то… .

Ан, нет. У таких людей есть одна большая слабость – гражданское недержание, иными словами, просто совесть. А талант в сочетании с болтливой совестью – термоядерная мина замедленного действия. Ну, уж если рванёт, то обычно губит и своего хозяина – героически посмертно.

В своё время опальный главный режиссёр театра на Таганке Юрий Любимов говорил об Эрдмане: «Может быть, он – единственный советский сатирик. Почему единственный? Да потому что он систему осмеял. Всю систему целиком. Он показал, что это полнейший идиотизм…». 

В то время, это был подвиг. Помните басню Николая Эрдмана о рояле?

Там так: вся страна – огромный мощный рояль. И десять пальцев бьют по клавишам.

- Чего дрожите вы? – спросили у страдальцев

Игравшие сонату десять пальцев.

Дрожали все. Сейчас так наверное не дрожит никто. Это не просто дрожь от испуга. Это доведенный до автоматизма тупой хронический животный ужас. И не дай Бог, еще когда-нибудь так напугать народ.

«Но им ответствовали руки,

Ударивши по клавишам опять:

Когда вас бьют, вы издаёте звуки,

А если вас не бить, вы будете молчать.

Смысл этой краткой басни ясен:

Когда б не били нас, мы б не писали басен».

Прослыв первым острословом Москвы, как-то Николай Эрдман был приглашён Василием Ивановичем Качаловым в Кремль на вечер.

Сталин обратился к Эрдману: - Товарищ Качалов назвал Вас самым остроумным человеком. А вы продемонстрируйте нам Ваше остроумие.

Поэт тут же выдал экспромт:

«Шасть ГПУ к Эзопу

И хвать его за жопу.

Мораль сей басни ясен –

Не надо басен».

Выдал с грузинским акцентом. Сталин посмеялся, оценив шутку. Оценил на 3 года, в Енисейск, к белым медведям.

Как я уже говорил, весьма сложно бывает понять психологию таланта, ходящего по лезвию ножа и ощущающего ежесекундно этот возбуждающий запах адреналина. Это как влезть в самую драку, увлечься, а остановиться очень трудно, да и назад путь может быть уже заказан.

Для Эрдмана это не было ребячеством, борьбой с соперником или банальным выяснением отношений с врагом. Скорее всего, степень опасной остроты его сатиры – это, прежде всего выяснение отношений с самим собой, со своей совестью, духом, волей. Это выяснение отношений с чем-то глубоко низменным, трусливым, задавленным и погребённым в щелях истерзанной болезненной души – всем тем, что было тогда почти у каждого и тем, что есть у многих, увы, и сейчас. Он испытывал себя, играя со смертью в прятки, а с судьбой наперегонки.

Так когда-то великий Гоголь после написания им бессмертного «Ревизора» признавался в том, что характеры его персонажей потому так реалистичны, что он знал эти характерные пороки не понаслышке. Его обвиняли в том, что он создал вымышленных нереальных людей ибо что мог написать человек о российской глубинке, если он там практически ни разу не бывал. Однако, не надо далеко ездить, достаточно взглянуть на себя со стороны. Николай Васильевич так и поступал, ибо писал своих героев с самого себя, смеясь, глумясь и выжигая из себя всё то, что мы видим, скажем, в трусости Городничего, в пустозвонстве Хлестакова, в идолопоклонстве и чинопочитании всех остальных.

Но если автор «Ревизора», смеясь над людскими пороками, истреблял их в себе, то его тёзка Николай Эрдман боролся с собственными страхами, выдавливая по капле, по строчке, по басне из себя раба, сплёвывая кровью из разбитого рта и постоянно доказывая себе и всем, что он – тоже человек, «а не тварь дрожащая и право имеет».

За столиком кафе сидели двое: солидный приземистый режиссёр Одесского театра КРОТ Виктор Типот и красавец-поэт, интеллектуал с «Эраст Гаринским» обликом Николай Эрдман и наблюдали как на сцене детским голоском пела свои смешные куплеты Рина Зелёная.

Вот это сравнение с Эрастом Гариным известный театровед, критик Элла Михалёва отметила не случайно: «лёгкое, едва уловимое обаятельное заикание, широко распахнутые глаза и особая трогательная незащищённость много испытавшего на своём веку человека. Гарин в «Золушке» сыграл именно Эрдмана: его интонации, голос, характер…».