ШИРВИНДТ АЛЕКСАНДР АНАТОЛЬЕВИЧ

Заслуженный артист РСФСР (16.10.1974)

Народный артист РСФСР (1.06.1989)

Родился 19 июля 1934 года в Москве в роддоме им. Грауэрмана, из которого переехал на первое место своего жительство – в Скатертный переулок, на Арбате.

Ваша фамилия не рифмуется ни с чем, что говорит о её уникальности. Вы интересовались происхождением фамилии – этого заглавия родового генеалогического древа?

В одном медицинском словаре есть такое понятие: Ширвиндта микрореакция – метод экспресс-диагностики сифилиса. Но я придерживаюсь иной версии. Фамилия Ширвиндт имеет прусские корни. На самом деле, на востоке Германии существовал такой городишка, в районе слияния рек Шепуше и Ширвинты. Статус города получил еще в 1725 году.

О городе есть несколько упоминаний, как скажем в воспоминаниях Николая Гумилёва времён первой мировой войны 1914 года, где он отмечал, что «защита сложна, так как мало пехоты» и самое главное: «Ширвиндт с трудом держится». Потом уже во время второй Мировой войны был разрушен и прекратил своё существование. В конце 1947 года единственный город в Восточной Пруссии Ширвиндт был переименован в посёлок Кутузово и вошёл в состав Краснознамённого района Калининградской области. Так что мой нежный и уникальный папа – пруссак, Теодор Густавович.

 Тем не менее, Ваше отчество Анатольевич. Почему?

Дело в том, что в те годы – в годы первой Мировой войны иметь немецкие корни было даже опаснее, чем еврейские. Времена были погромные. Папе пришлось переименоваться. А иначе как бы красиво звучало: Александр Теодорович.

Ну а теперь уже в Ваши годы, а не в родительские, у Вас лично  не возникало проблем с фамилией?

Истории с моей фамилией разные -  и смешные и не очень.  В 1952 году, когда я переходил на 2-ой курс Щукинского театрального училища, произошло так называемое «дело врачей-вредителей». А поскольку среди врачей много было евреев, то Управление по делам образования решило провести очистку в своих рядах и пройтись по верхам, то есть по неблагозвучным фамилиям. Тут же стало ясно, что моя артистическая судьба висит на волоске. Меня решили отчислить из училища. И тогда, жена Дмитрия Николаевича Журавлёва – мастера художественного слова, чтеца, народного артиста СССР, лауреата Сталинской премии, взяла меня за руку и повела в Управление и там устроила грандиозный скандал. В конце концов, меня оставили в покое.

Однако многие артисты меняли свои фамилии. Например, Татьяна Ицыкович, ставшая Васильевой. У вас не возникало такого желания?

В 56-м, когда я оканчивал училище, мне товарищи популярно объяснили, что с моей фамилией в искусстве делать нечего. И в первый, и в последний раз в жизни на сцене театра эстрады я дебютировал как Александр Ветров. Потом опомнился и вернулся на круги своя. С тех пор так и живу – с тремя согласными на конце.

Которые чаще всего не выговаривались?

В почетных грамотах, выданных  подшефными организациями театров, где я служил и служу, я фигурирую как Ширвин, Шервал, Ширман, Шифрин, Ширвинут. А во время нашей с Державиным кочевой жизни по гастролям, фантазия у тамошних организаторов превосходила самые смелые попытки исказить мою фамилию. Как-то мы с Михал Михалычем выступали в военном госпитале в Ашхабаде, в котором лечились наши ребята - «афганцы». Там на большой палатке типа клуба (она же - столовая) висела бумажка: «У нас сегодня в гостях известные артисты Дарвин и Ровенглот». Ну я Ровенглот – это понятно, но чтобы Мишка – Дарвин! Перебор!

Я обратил внимание на такую тенденцию: многие известные деятели искусств - актеры и актрисы родились приблизительно в Ваше десятилетие – целый букет ярких личностей: Табаков, Гафт, Радзинский и др. То ли это время было удивительное, что способствовало подобным плодовитым  всходам, то ли по законам Природы резкое сокращение населения – самого разного и гениального, в том числе, из-за репрессий вызвало возмутительный всплеск нового притока самых разных по своей одарённости младенцев  или же сами их родители были людьми весьма неординарными. Давайте поговорим о них. Кем они были?

В принципе, семья у меня многочисленная и знаменитая. Один я  - выродок. 

Папа мой, Теодор Густавович, профессиональный скрипач, сначала работал в оркестре Большого театра, затем преподавал в музыкальной школе, в которую отдали и меня, мечтая, очевидно, продолжить династию. Но не вышло.

Но Вы же засветились на большой сцене со смычком в руках, да еще и со скрипкой великого итальянца?

Было так, если пойти с начала. Во время войны многие артисты объединялись в такие фронтовые бригады и выступали перед солдатами в часы отдыха и передышки от боёв. Часто судьбы таких бригад были трагичными. В подобной концертной бригаде выступали и мои родители. Во время атаки осколок попал в папину скрипку и уничтожил её. А в полк приехал Жуков, и надо было выступать. Тогда бойцы разыскали и принесли 5 штук трофейных скрипок, и папа выбрал одну – мастера Амати. В конце своей жизни он подарил скрипку Владимиру Спивакову, поняв всю тщетность своих попыток сделать из собственного сына такого же интеллигента музыканта, как он сам.

А как-то Володя позвонил и предложил публично вернуть мне скрипку, чтобы восстановить историческую справедливость. Тут подвернулся юбилей – тысячное выступление Виртуозов Москвы.

Но он Вам не просто её отдал, вы еще и сыграли на ней. То есть уроки в музыкальной школе даром всё же не прошли?

Ещё бы. Я проучился в музыкальной школе аж до начала 6-го класса и то, только потому так долго, что там работал папа. Но его маленький Шура делал всё возможное, чтобы отлынивать от занятий на четвертушке (маленькая скрипочка). Причем делал это, запираясь в сортире коммунальной квартиры, где жило еще 7 семей, очередь из которых никогда не иссякала в заветное место. Поэтому долго в своём  убежище сидеть я не мог, и был постоянно выуживаем за ухо папой, вновь сажаем за гаммы, от пиления которых страдала вся квартира. В конце концов, директор музыкальной школы взмолился, чтобы меня оттуда забрали, и я был с успехом отчислен. И хотя только тогда я узнал, что в музыкальной грамоте бывает не только скрипичный ключ, но и басовый, кое-чему я там научился.

И этим вы решили ошеломить публику в тот вечер у Виртуозов?

Да уж. Знал бы папа, что его сын-оболтус будет стоять в зале консерватории перед Виртуозами Москвы во фраке и в официальной обстановке отнимет у Володи Спивакова скрипку и будет исполнять на ней перед огромной аудиторией и президентом страны 12 тактов из концерта Вивальди. Правда, присутствие на сцене Державина, который дирижировал оркестром, несколько снижало серьёзность момента.

Это был единственный раз, когда Вы блистали со скрипкой?

Нет. Всего я брал в руки этот инструмент три раза. Первый, когда Михаил Туманишвили ставил в Ленкоме Брехта «Что тот солдат, что этот». Затем в театре Сатиры в спектакле Марка Захарова «Чудак-человек» и вот в третий раз на юбилее Виртуозов Москвы.

А мама?

Мама, Раиса Самойловна, коренная одесситка, в молодости училась в студии К.С. Станиславского, а потом работала актрисой во 2-ой студии МХАТ и даже сыграла на сцене несколько главных ролей. Но заболела туберкулёзом, и с профессией актрисы пришлось расстаться. После этого, до конца жизни работала редактором в Московской филармонии,  а затем составляла концертные программы в Москонцерте. У нас дома всегда было много открыток со словами благодарности от В.Качалова, Я.Флиера, Рины Зелёной и других, которым мама дала путёвку в концертную жизнь. Сам знаменитый чтец Владимир Николаевич Яхонтов, приходя к нам, сажал меня – 3-х летнего к себе на колени и читал маме свои работы, чтобы не размахивать руками. Маму очень уважали и любили. Более того, поскольку я учился в элитной школе №110 (по месту жительства, но не по блату), а учился я ужасно, маме приходилось организовывать школьные вечера, куда приглашались Козловский, Журавлёв, Обухова и другие. Так что, томясь в кулисах маленькой школьной сцены, эти великие мастера пытались в складчину вместе с оболтусом своей подруги окончить среднюю школу.

Кстати, еще одну тенденцию заметил – из многих бывших хулиганов вырастали, в конце концов, классные артист, по крайней мере, так заявляют сами актёры. Такими «бандитами» в детстве считали себя, скажем, Лев Дуров, Игорь Кваша, Валентин Гафт. Вы действительно так плохо учились?

Уже будучи солидным отцом малолетнего школьника, как-то пожалел, что показал своему Мишке мой собственный школьный дневник. Надписи учителей, типа «Переписывает оценки» или «Убежал с уроков» следовали через каждую страницу. Сын, как оказалось, учился гораздо лучше.

Вкус Вашего детства – какой он?

Конечно же, это вкус мороженого. Вкус настоящего молочного мороженого 1939 года не забыть никогда. Мы жили на даче в Ильинском (Рязанская ж.д.). Там стояли огромные тётки с 25 литровыми бидонами с молочным мороженым. В лоточке лежали вафельки. У лоточницы был такой поршень. Подходили к ней, она спрашивала: Как тебя зовут? – Саша. Она искала среди вафелек имя Саша и клала его в поршень. Потом половник опускала в воду и в мороженое и клала на вафлю с Сашей. Потом спрашивала: А у тебя есть подруга? Есть. Оля. Она искала вафлю с Олей и накладывала на мороженое в поршне. И получалось снизу Саша, а сверху Оля. Потом поршень выдавливал такой шарик, и мы лизали. Такое мороженое называлось «Облизка». Это очевидно уже означало начало сексуальной революции, но мы тогда этого не знали. Хотя вкуснятина была необыкновенная.

Беззаботное детство?

И счастливое, хотя и в военное время. В 1941 году мы были эвакуированы в город Чердынь Калининградской области. Скучать не приходилось. Мне было тогда 8 лет, и я работал уже, помогая водовозу возить воду на подводе из озера в посёлок. Наверное, с тех самых пор я полюбил лошадей. Но уже тогда нутром почувствовал, что всё это кончится ипподромом.

В первый класс я пошёл в Чердыне, но в 1943 году мы уже переехали в Москву и я поступил в 110-ю  элитную мужскую школу для деток чиновников. И детей не подвозили к крыльцу школы с понтами и пафосом, а останавливали за квартал от школы и оттуда уже отрок шёл пешком. Кстати, я учился в одном классе с Серёжей Хрущёвым. Он сейчас в Америке, но каждый год, когда мы  - одноклассники собираемся, он тоже приезжает.

Но ваша любовь к лошадям переросла в страсть и к коровам?

К одной корове, но это отдельная история. Наша семья очень тесно дружила с семьёй Журавлёвых. А у них дача была в посёлке НИЛ (Наука Искусство Литература). Там я и познакомился с семьёй Белоусовых, а дедушка Наташи – моей будущей супруги, Владимир Николаевич Семёнов был в своё время главным архитектором Москвы и вообще очень известным градостроителем. Он и это посёлок проектировал в своё время. А в доме у Белоусовых была корова, и меня потчевали молоком, которое я обожаю до сих пор. Вообще, среди моих кулинарных предпочтений – холодное молоко и вареный лук. Его все выбрасывают, а это же персик. Мне его несут со всего дома, когда варят бульон. Так вот. И я пристрастился к молоку. Но когда женился, корову, увы, продали, видно посчитали, что держать в одном доме и меня и корову слишком накладно.

Александр Анатольевич, но почему всё-таки в актёры?

Лет 35 тому назад, в газете «Советская культура» возникла полемика на тему проблем методики обучения студентов театральных вузов: кого учить, как учить. Нападали на детей актёров, что, мол, эти детки занимают чужие места, а вот гении-самородки из глубинок не могут пробиться. Меня всегда удивляло: металлурги, шахтёры, хлеборобы – это династии, а если актёры, то это детки. А сколько было их – знаменитых актёрских династий! Но в моём случае сыграло то, что когда в доме постоянно толпятся актеры, актрисы, музыканты, художники, поэты, писатели, то и атмосфера определённая создаётся, со своими разговорами, интонациями. Мой друг Василий Ливанов рассказывал, что когда к папе приходили его друзья – известные люди артистической богемы, то его отец разрешал маленькому сыну даже не идти в школу, а сидеть в кресле и слушать его друзей, наблюдать. Это был совсем иной мир, и он захватывал. Было что послушать и чему поучиться. Так было и со мной. Родители, их друзья, всегда интересное общение, увлекательные мероприятия, типа новогодних ёлок, когда семья часто приходила к Журавлёвым. А у тех собирался весь цвет эстрады. Там же крутились и мы – дети. Для нас устраивались игры, конкурсы, маленькие спектакли. За пианино играл дядя Слава Рихтер, тогда еще просто дядя Слава. Потом, на даче мы с дочками Дмитрия Николаевича Журавлёва организовали дачный театр, где тоже забавно проводили время. Вот это всё: людей, атмосферу, разговоры, необычный дух впитываешь с молоком матери, как говорится. И после этого идти в слесари как-то глупо, согласитесь?

И Вы подались в «Щуку»?

В 1952 году я поступил в театральное училище имени Б.В. Щукина, на курс Веры Константиновны Львовой. Сыграл главные роли в дипломных спектаклях «Трудовой хлеб» А.Островского и «Ночь ошибок» Голдсмита. Окончил с отличием в 1956 году.

И с головой ушли в капустники?

Это ж какое было время! Подцензурная страна: всё шёпотом, всё на кухне при включённой воде из крана. Хотелось что-то сказать, чего нельзя было говорить. И вот в так называемых домах интеллигенции, в частности в Доме Актёра стали собираться люди театра, кино, вообщем интеллигенция и выпускать «пар». Говорили о чем хотели, творили что попало и внутренне раскрепощались. Это было так называемое разрешенное, и даже рекомендованное хулиганство.

Как это рекомендованное?

Ну, к примеру, приезжает в страну какой-нибудь Сартр или Хикмет и начинает: Что у вас происходит? Рта нельзя раскрыть? Всё запрещено!

Ему: Что-что? И сразу же ведут на пятый этаж к нам, а там мы:

«По разным странам я бродил

И мой тук-тук мо мною.

Париж и Вену посетил

И мой тук-тук мо мною.

В концертах часто выступал,

Рукоплескали стоя.

Культуру нашу представлял

И мой тук-тук со мною.

Поездок мой замкнулся круг

В Европу не ногой я.

Но ты поедешь, милый друг

И мой тук-тук с тобою».

По голове не получали?

Бывало. На наших посиделках всегда присутствовал человек из Комитета, который часто грозил нам пальцем: Ой, Ширвиндт, Державин! Договоритесь. Общественного директора Дома Актёра, Михаила Ивановича Жарова частенько вызывали в Организацию после наших вчерашних выступлений и спрашивали: ну что ж вы там так, Михаил Иванович? Так ведь нельзя! А Жаров, с присущей ему искренностью эмоционально заявлял: Да они дибилы! Они не ведают что творят! Что с них взять!

Природная располагающая харизма великого актёра и любовь к нему как народа, так и правительства смягчали удары.

Вообще, мы были той ещё бандой из 6 человек, среди которых Марков, Сатановский, Гошев, мы с Державиным, которые что хотели? Хотели бы жить по возможности лучше: в быту, в загулах, в романах, в профессии. Никакой программы диссидентства!

То есть вы не считали, что рубите очередное окно в Европу?

Скорее, это было окном в Советский Союз для Европы. Было просто огромное желание оставаться самими собой и всё.

Впрочем, возможно, кто-то считал нас некими революционерами, ибо даже самая робкая критика немедленно расценивалась как клевета, попытка опорочить существующий строй. Но популярность росла и в духе соревнования каждая новая наша программа после премьеры в Москве обязательно показывалась в Ленинграде, а ленинградцы везли свои программы нам. Дошло до того, что две сотрудницы Дома актера, И. Резникова и М. Воловикова, перейдя работать на телевидение, предложили мне с моими друзьями перенести наши «посиделки» на голубой экран. Так родились знаменитые «Театральные встречи», первый выпуск которых назывался « В гостях у Жарова». Затем были антиюбилеи Утёсова, Богословского, Ульянова.

На мой взгляд, именно занятие капустниками на всю жизнь определили Ваш стиль и манеру актёрского самовыражения. В конце концов, всё это вылилось в создание эстрадного дуэта – Вас и Державина?

Вот как раз в «гостях у Жарова» мы с Мишкой впервые сыграли сценку «переводчик». Я – переводчик, а Мишка иностранец, который поёт на придуманном якобы английском языке. Я перевожу. Ой, мы знакомы уже страшно сказать сколько лет - с первой половины прошлого века.

Как же вам удалось так долго продержаться вместе?

Мы сразу распределили обязанности в дуэте. Это произошло не смыслово, а само собой: я – худрук и актёр, Михал Михалыч – парторг и актёр. Да и потом мы же не видимся круглосуточно, не живём вместе, как считают многие, поэтому не успеваем друг другу надоесть. Я понимаю, какая ненависть, например межу Карповым и Каспаровым, которых разделяет всего лишь доска и они вынуждены быть в постоянном спарринге. У нас такого нет. У нас разные семьи, разные жёны, дети, внуки. Мы играем в разных спектаклях и у нас разные друзья. Правда, каюсь, что иногда пользовался дружбой с Михал Михалычем. Скажем, когда он был женат на Ниночке Будённой, дочери Семёна Михайловича, меня пускали в правительственную ложу ипподрома – как друга зятя Будённого. Но когда он развёлся, меня сразу же оттуда вышвырнули. Да и к тому же, Михал Михалыч  патологически не конфликтный человек. Это я могу беситься, брюзжать, возникать по любому поводу, а с Державиным практически невозможно поссориться. В самый критический момент он тут же меня останавливает и говорит: Осторожно.  Я – национальное достояние в нашем дуэте. И всё. Градус накала снижается.

Ваш союз в дуэте с Державиным действительно на уровне рекордов Гиннеса по долголетию и уже перевалил за 50 лет. Золотая свадьба? Вас не подозревали в связи?

Много раз. Когда ты постоянно на телевидении вдвоём, то в «Утренней почте», то в Голубом огоньке, то на очередном юбилее-поздравлении кого-нибудь из наших дорогих друзей, у телезрителей особенно возникали вопросы: А не живут ли они вместе, словно сиамские близнецы.

А в начале перестройки мы выступали с номером, где по сюжету нам вручают диплом о сожительстве. И вот «Московский Комсомолец» в колонке Новостей, не в Юморе, напечатала заметку о том, что вчера в клубе на Красной Пресне официально состоялась регистрация брака Александра Ширвиндта и Михаила Державина.

Но могу оправдаться словами моего друга Зямы Гердта, который как-то на вопрос: Скажите, а Ширвиндт не гомосексуалист? - ответил: Патологический. Он любит только баб.

Всегда считалось, что если на юбилее не выступали Ширвиндт с Державиным, значит, юбилей не состоялся. Этакий бренд. Но вы не были чисто эстрадным звёздным дуэтом. Вы стояли как-то особняком?

Дело в том, что мы не эстрадный дуэт, работающий на эстраде. Как бы мы не выходили, какие бы репризы и диалоги не разыгрывали, мы не Миров и Новицкий и не Миронова и Менакер. Как сказал как-то наш друг Илья Олейников: это прежде всего театральные актёры и эстрадностью от них не пахнет. Наверное, это так и было.

Да и я бы не называл нас звёздами. Я вообще не понимаю этого. Звёзды это Гриценко, Массальский, Смоктуновский. А сейчас она не успела повертеть задом в сериале и уже, закатывая глаза, стонет: Ой, нам звёздам, так тяжело. Каким к черту звёздам!?

Мы гармонично существовали на сцене, стремились быть остроумными и современными, то есть остросоциальными, но не злыми и при этом пытались шутить, не опуская планку хорошего вкуса.

Вы говорите о хорошем вкусе, а сами, тем не менее, допускаете мат в русском языке.

Чтобы ты знал, есть люди, которые матерятся, а есть люди (включая и меня), которые говорят на своём родном языке. Мат – великий язык, не существующий больше нигде в мире.

И так точно выражать нужную эмоцию иначе, как не матом, невозможно нигде. И никакими синонимами. Ругаться нельзя матом – это да, а материться НЕОБХОДИМО. 

От автора:

Помимо уже перечисленных известных эстрадных дуэтов существовал ещё один, придуманный лично Александром Анатольевичем Ширвиндтом. И не на пустом месте. «Меня в детстве воспитывали две женщины: одна нянька, по имени Наташа – язвительная, чуть хамоватая и простоватая бабуля, послужившая прообразом Авдотьи Никитичны и вторая – моя бабушка, Эмилия Наумовна – рафинированная интеллигентная дама с претензиями, ставшая прообразом Вероники Маврикиевны. Они обе постоянно ссорились, и стиль их общения был выдержан Борей Владимировым и Вадиком Тонковым очень точно».

Вернёмся к началу. Вы учитесь в театральном училище им. Б.Щукина, занимаетесь капустниками, заканчиваете его на «отлично» и попадаете в Ленком?

Нет. Ну, во-первых, никакого Ленкома тогда еще не было. Николай Караченцев еще не предложил на общем заседании актёрского коллектива назвать театр имени Ленинского Комсомола ёмким и звучным Ленком. Всё это случится гораздо позже. А во-вторых, сразу же после Щуки я попал в театр Киноактёра. Вот это действительно было ужасно.

Почему?

А, всё дело в специфике театра. Все артисты там – киноактёры и прежде всего, все они снимались в кино. Ну а в свободное от съёмок время играли в театре. Труппа была многочисленной, и скажем, в том же «Гамлете» могло играть 7-8 составов: на роль Гамлета 12 человек, Офелии – 14 и т.д. Действительно сыграть там что-нибудь практически было невозможно. А простой для актёра катастрофичен – всё, можно забыть о профессии. Но зато только в этом театре давали «бронь» от армии.

Кто же оказался Вашим Ангелом-спасителем?

В конце концов, надо мной смилостивились две дамы из театра имени Ленинского Комсомола, руководительницы театра С.В. Гиацинтова и С.Г. Бирман. Но, к сожалению, отсутствие режиссуры катастрофически сказывалось на творческой жизни театра.

Получается, вы поменяли шило на мыло?

Не совсем. Всё изменилось с приходом Анатолия Эфроса. Уговаривали его взять бразды управления театром все. Даже мы с Лёвой Дуровым как-то пригласили Толю в ресторан и долго его «уламывали». В конце концов, он пришел в театр.

А что для вас лично изменилось с его появлением?

Когда в «Ленком» пришёл Эфрос, началась замечательная история. Многие, измученные предыдущим кошмаром, потянулись к нему.

Вы говорите «многие», но не все. Почему?

Как в любом коллективе. Кто-то сломя голову бросился в этюдный метод, как бросаются без подготовки в глубокую воду, чтобы научиться плавать, - либо выплыву, либо потону. Другие сразу же решили, что это «не их», и образовали привычную оппозицию. Третьи остались «на берегу», чтобы посмотреть чем кончится первый заплыв.

Я же у него сыграл много центральных ролей, среди них: Тригорин в «Чайке», Людовик в «Мольере», Гудериан в «Каждому своё», Феликс в «104 страницы про любовь», Нечаев в «Снимается кино». Эфрос был гениальным режиссёром, круглосуточным режиссёром и убедительным режиссёром. Мог убедить вас в чем угодно. Например, в том, что какая-нибудь халтура – это глубочайшая трагическая история. Не создав этого спектакля, в искусстве дальше жить нельзя! Его методом работы с материалом, с актёром было вынимать из любого материала драматизм. Я меньше приспособлен к такому способы работы.

Возможно, потому что, он считал, что школа капустников испортила Вас?

В своей книге «Репетиция – любовь моя» Эфрос писал: «многолетнее увлечение капустниками сделало мягкую определённость характера Ширвиндта насмешливо-желчной и Ширвиндту не хватало той самой муки….ему надо было как-то растормошиться, растревожить себя».

Во время службы у Эфроса в Вашей жизни произошло событие, к которому Вы поначалу отнеслись весьма вяло и ходили расстроенным. У Вас родился сын?

Ну, это известная уже история. Я хотел дочку. И Леонид Марков, видя моё удручённое состояние, спросил: Я слышал, у тебя что-то там родилось? – Да, признался я и поделился с ним своей бедой.

- Дурашка, мягко сказал Марков. Послушай меня. Представь, у тебя дочка и вот она ушла гулять. 9 вечера, а Фирочки нет дома. Вы с Татой волнуетесь. 10 часов – её нет. 11 – вы оба места не находите. И вот в двенадцатом часу Фирочка является. – Ты где была?! И тут из-за её спины выхожу я. Фирочка: папа, мама, не волнуйтесь. Я люблю его и хочу за него замуж. И вот, Шура, я входу в вашу семью. Оно тебе надо?

С тех пор, я хочу только мальчиков.

От автора: Нынешний ректор в каком-то архиве отыскал приказ 1957 года о зачислении Александра Анатольевича Ширвиндта на кафедру пластической выразительности актёра. «Глядя на мою сегодняшнюю комплекцию, трудно поверить, что тогда я преподавал фехтование и сценическое движение». Однако это было и с того всё и началось. Теперь в театре Сатиры – 17 его выпускников «щукинцев».  Считает себя хорошим педагогом, терпеливым и не вредным. И утверждает: «Лучшее, что я делаю, я делаю в училище».

Когда ваш душевный покой в отношении отцовства был сохранён, начались проблемы в театре? Интриги сделали своё дело, и Эфрос был вынужден уйти. Вы ушли вместе с ним?

- И не только я. Вместе со мной ушел и Лева Дуров и другие. В 1968 году мы ушли за любимым режиссёром в театр на Малой Бронной. Спустя какое-то время, по мере того, как Эфрос творчески «влюблялся» в других актёров и актрис, тем больше он отдалялся от тех, с кем начинал в Ленкоме.

Но Вы же сыграли у него в «Ромео и Джульетте»?

Это было так. Задумал он ставить «Ромео и Джульетту». Позвал меня. Говорит: Саша! Я долго сомневался и, наконец, решился. Давай рискнём! Я решил ставить «Ромео и Джульетту». После, не скрою, многих мук и сомнений остановился на тебе. Боже, - думаю, - уж не хочет ли он перевернуть все вековые традиции и обрушить на зрителя Ромео в моём лице!? Нет! Оказывается, у Шекспира главный персонаж – не Ромео. Вся эта история зиждется на одном герое, не угадав с которым, можно не прикасаться к постановке… Будем пробовать, - говорит Толя, - искать, мучиться, а вдруг состоится?...

Итак, премьера. Четыре часа я сижу в гримёрной, а к концу спектакля, напялив тяжелейший кафтан в виде перьев какой-то сказочной птицы – полугрифа-полувороны, выхожу не сцену и произношу: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».  И главное, не возмутишься. А вдруг, это действительно главная роль!

Я уже говорил, что А.В. был круглосуточным режиссёром. При такой плотности взаимоотношений с материалом – а актёр именно материал, как глина для скульптура, даже если этот материал самого высокого качества, - он рано или поздно начинает надоедать и даже раздражать. Хочется другой кусок глины, пусть даже хуже, но другой, новый…А меня он уже хорошо знал, знал манеру, стиль, возможности и для себя полностью исчерпал. Поэтому все разговоры о том, что я его предал тем, что ушёл, всё это несерьёзно и слишком субъективно.

То есть, Вы не уходили от Эфроса, а Вы просто пришли к Плучеку? Как это произошло?

В 1970 году Валя Гафт в очередной раз уходил из очередного театра, тогда из театра Сатиры.

И Андрюша Миронов вместе с Михаилом Михайловичем Державиным (они уже работали в театре Сатиры) уговорили Плучека и меня соединиться. И уговорили. Меня утвердили на роль графа Альмавивы в «Безумном дне или Женитьбе Фигаро». Первый же ввод и первый провал. Я был крайне удручён. Зритель уже привык к Гафту с его постоянно взрывающимся темпераментом. Он был едва ли не вторым после Миронова (Фигаро) детонатором, способным в любую минуту перевернуть всё вверх дном.

Тогда я придумал свой ход. Мой граф давно уже «перекипел» в своих страстях и выглядит таким уже уставшим, пережившим свою бурную молодость человеком, у которого уже было ВСЁ и всё это у него уже БЫЛО. Он живёт одними воспоминаниями. И как в моей книге «Былое без дум» очень точно выразил состояние графа Борис Поюровский: «Между его желаниями и его возможностями пролегла огромная пропасть, о которой знает пока только он один. Ему до того всё лень, до того всё надоело, в том числе и интрига, которую сочинил автор, что он готов переписать комедию заново, лишь бы не ввязываться в тяжбу с Фигаро, тем более с таким изобретательным на выдумки, каким был герой Миронова».

Но Вы не остановились на актерской профессии. Решили окунуться в режиссуру?

У каждого актёра наступает такой период творчества, когда хочется расширить взаимоотношения с театром. Первая режиссерская работа совместно с Марком Захаровым по пьесе Дьярфаша. Но мы всё там переделали и поставили «Проснись и пой». Это был спектакль «для старухи», как обозначил Плучек, то есть для Пельтцер.

От автора: Потом были «Маленькие комедии большого дома», где иронично-грустный папа в исполнении Александра Анатольевича решив поговорить с сыном, не нашёл другого способа, как записать свой монолог на пластинку под модные мелодии 50-х. Тут и горькие раздумья о собственной жизни и тревога за судьбу сына-школьника. Монолог окрашивается тихой печалью и мягким юмором.

А  «Нам – 50» Вы поставили с Гориным, мечтая осуществить свою мечту хотя бы вот так и сыграть Бендера?

Да. Это был такой спектакль-поздравление от тех, кто долгие годы прожил на этой сцене. И я, воспользовавшись правами режиссёра, облачил себя в образ своей давней мечты, которая не воплотилась до этого больше нигде.

Но ваша трубка сыграла свою роль?

Андрюша Миронов снимался в роли Остапа с моей трубкой и моим «тухлым глазом», как посоветовал ему Марк Захаров.  

Кто Вас пристрастил к трубке?

Витя Суходрев, наш друг, переводчик самого Хрущёва и далее следующих генсеков вплоть до Горбачёва. И вот, возвращаясь с очередной командировки, привозил и трубки и хороший табак и еще много чего западного и тлетворно разлагающего. Мы часто после его приезда сидели на диване, пили виски, курили и листали Плейбой, кстати. Так и приучил. Только к трубке. Теперь у меня около 200 штук, но это не коллекция, а свалка. Правда, если раньше я активно ими пользовался, то теперь они грустно взирают на меня, покрываясь вековой пылью, и томно вздыхают. Я ж ведь бросил курить.

Что Вы ещё не сыграли?

Не сыграл Кречинского в «Свадьбе Кречинского». Когда-то в Малом театре Лёня Хейфец ставил этот спектакль и напутствовал Кенигсона: не играйте ничего. Играйте Ширвиндта! Хотя, для этого можно было бы взять и оригинал.

От автора: Но, если перечислить все те роли, которые сыграл за время своей актерской карьеры Александр Анатольевич и все те пьесы, которые писал его друг Григорий Горин специально под него, то вообще-то ему грех жаловаться.  

«Счастливцев-Несчастливцев» - пьеса Горина, т.н. современная импровизация на тему «Леса» А.Н. Островского. Драматург написал её специально для Ширвиндта и Державина. Да они и чувствуют себя там, как эстрадный дуэт (один – усталый циник, другой  - милый простак).

«Орнифль» - трагикомедия Сергея Арцыбашева. Орнифль Ширвиндта – автор куплетов, поэт, любимец дам и баловень судьбы. Уставший бонвиван, смесь «Бабника» и графа Альмавива из «Женитьбы Фигаро». Жизнь прошла впустую, но очень вовремя он понял, что далеко не гений.

«Мольер» («Кабала святош») – постановка Юрия Ерёмина.

Сравнивая Ширвиндта-Людовика в «Несколько слов в честь г-на де Мольера» и Ширвиндта-Мольера, чувствуется, что актёр вырос от легкомысленного короля-солнце в трагично философского Мольера, живущего в разные эпохи от времён самого Мольера до наших дней. Вот вам кажется, что я только шут и паяц, - словно бы говорит он со сцены. Ну да, не без этого. Но мне так же, как шуту и паяцу Мольеру, знакомы минуты отчаяния. Я тоже страдаю, рефлексирую, мучаюсь от предательства близких, а главное – от невозможности выразить на сцене что-то очень важное, то, что надёжно спрятано за моей шутовской маской.

«Привет от Цюрупы» - Сергей Коковкин, по повести Фазиля Искандера показал на сцене театра Сатиры практически всю энциклопедию русской жизни и исследовал практически эту загадочную русскую душу. Спектакль о том, как встречаются русский и американец: русский – небритый, помятый мужик с русским гостеприимством и нехитрой мудростью, с долей скептицизма и ироничного превосходства учит американца искусству выживания в России на примере бытовых примеров, так естественных для нас и так непостижимых для иностранца.

Вы поставили спектакли по водевилям Лабиша «Убийство на улице Лурсин» и «Дядюшкина тайна» Ленского. Это попытка вернуться к истокам театра Сатиры 20-х годов прошлого века, во времена обозрений и водевилей или нечто другое?

Я люблю водевили как продукт. Всю жизнь бы ими занимался. По-моему, это прекрасно: на фоне бесконечной стрельбы, крови и кошмара, который мы видим и в жизни и на телеэкране, сыграть два веселых французских водевиля.

А обозрения, с которых начинался театр в Большом Гнездниковском при Гутмане, готовы ставить? Темы есть?

Да можно играть обозрения про всё, что угодно. Надо выглянуть в окно. Наша жизнь - обозрение. Хочется создать некий театральный стриптиз - обнажить проблемы. Темы: театр, ТВ, кино. И круглосуточные тусовки, фестивали и премии. Из статуэток, выданных друг другу за год, можно сложить медный храм. Мне тут недавно позвонили, спросили, не могу ли я быть членом жюри 'Патриотов экологической помощи начинающегося возрождения'. Я говорю: 'С удовольствием! Но почему я? Я в экологии ничего не понимаю' 'А ничего понимать и не надо. Нам нужны солидные люди. Просто будете сидеть - и все'.

И этих премий, организаций - миллион. Не говоря уже о бесконечных презентациях и юбилеях. Причем частенько бывает так: 'Завтра у нас большой праздник, круглая дата - три года нашему банку'. И я понимаю, почему они празднуют: боятся, что до пятилетия не доживут - или накроются, или их всех пересажают. И вот - юбилей в 'России': три года 'ВРОТСТОЙБАНКУ'. И я иду с удовольствием. Потому что чем больше юбилеев, тем больше фуршетов. Я счастлив каждой такой бодяге. А все эти комичные 'молодежные' юбилеи - 'Мне двадцать пять' - ну этому, который без слуха-то, а другой устраивает юбилей 'А мне двадцать шесть'. Я встречаю как-то Владимира Зельдина и говорю: 'Сделай программу 'А мне восемьдесят девять'. Тем для обозрения можно найти массу. Можно придумать программу 'Перелистывая двадцатый век'. Использовать тексты Аверченко, Саши Черного, Тэффи, Зощенко.

Вот было бы здорово! После постановки спектакля «Андрюша» многие критики набросились на театр с гневным оскалом, почему спектакль назван так фамильярно?

Дело в том, что сам жанр этого представления мы определили как день рождения или даже – коллективное семейное чествование в прозе и стихах с песнями, танцами и кино.

Спектакль делали его настоящие, верные друзья: Аркадий Арканов, Боря Мессерер, его сводный брат Кирилл Ласкари. Мы делали искренний спектакль, спектакль от души, а не по повелению властей, а мы-то как раз при его жизни никогда не называли его иначе как АНДРЮША.

Скажите, вот Вы тесно дружили с Андреем Александровичем, были его учителем в институте, ставили с ним дипломный спектакль, но слава была более благосклонна к нему, а не к Вам. И дело не только в Остапе – вашей мечте, которую воплотил Андрей. Вы никогда не завидовали ему?

Это как раз тот случай, когда каждому – своё. Дело в том что, в Советском искусстве, особенно в кино актёру прикреплялась своя марка или амплуа.

Ну вот, например, социальный герой это – Ульянов, Лавров, Урбанский; интеллектуальный герой – Баталов, Смоктуновский; советские обаятельные прохиндеи – Алейников, Жаров и были еще меньшевики в пенсне и растлители студентов. Вот это как раз я. 

Вернёмся в театр. Вы проработали при Плучеке 30 лет в театре Сатиры. Как так случилось, что именно Вы заняли его место?

Он был совсем уже плох, но до последнего боролся. В конце жизни его уже приходилось приносить в театр практически на руках. И встал вопрос: либо кого-то из своих, либо приглашать «варягов». Гадали-гадали и на общем сборе решили меня. Мои домашние все как один были против. Жена поставили даже ультиматум: Выбирай, либо я, либо театр. Я ответил, что вы мне оба надоели. Мои друзья режиссеры, которые уже тогда руководители театрами, Олег Табаков и Галя Волчек уговаривали, говорили, что ничего не страшного и напутствовали: только необходимо руководствоваться и кнутом и пряником. Но понимаете, когда кнут в руках у пряника….то и результат. Никого не могу уволить. У нас когда-то кто-то сказал: из нашего театра не увольняют, из нашего театра выносят.

Итак, сколько Вы уже руководите?

14-й год.

Вы уже почувствовали, что такое художественный руководитель такого театра?

Чувствую только одно: этой профессией абсолютно не владею. Когда я только начинал на этом посту, мои друзья, уже руководители театров Волчек и Табаков учили: начальник должен руководить и кнутом и пряником. Но когда кнут в руках у пряника, ничего не выйдет. Вот я такой. Иной раз сниться, что ты такой решительный, твёрдый, подписываешь гневные резолюции, объявляешь выговоры, издаёшь циркуляры, кричишь каждому второму Вон! А приходишь на работу и всё….раскис, размяк и сдался.

А вообщем, сижу на том месте, с которого почти полвека руководил театром Валентин Николаевич Плучек. Вот сижу и что я здесь делаю? Подписываю какие-то бумаги, не коммерческого характера и вечно чего-то прошу: денег у олигархов, чтобы привлечь их в качестве спонсоров, прошу положить в больницу работника пошивочным цехом, устроить в детсад актёрских детей и постоянно квартиры, квартиры, квартиры.

На сцену времени не хватает?

Нет, я играю «Мольера» и в охотку, но даже дело не только во времени. Актёрская профессия – это профессия людей, маниакально жаждущих играть. Вот таким был Андрей Миронов и являются Валя Гафт и Олег Табаков, например. У меня такого патологического желания не было никогда. Да, интересно, но чтобы маниакально – нет, а без этого ничего не выйдет. Вот таксистом работать – другое дело. Это хоть интересно (улыбается).  Хотя играю в некоторых спектаклях, но чаще наблюдаю за игрой со стороны. У нас на самом верху, почти под куполом бывшего цирка находится ряд осветительной техники. Кстати, у нас самый лучший свет. И я там сижу, в одной из осветительных лож, на приступке.

Но зачем так высоко и так далеко?

Понимаешь, все настоящие руководители театров имели свои режиссёрские места. Во МХАТе, например, есть кресло, на спинке которого прибита дощечка с надписью «Здесь сидел Станиславский». Вот и я тоже сижу. Сверху прекрасный обзор. Наблюдаю зрителя, его реакцию. Да и сверху понимаешь более объёмное ощущение спектакля. Сидеть, правда, жёстко, поэтому стараемся делать спектакли покороче (смеётся).

Вы говорите об ощущении объёмности спектакля, хотя это естественно из-за характерного купола цирка. Да площадь зала нестандартна по своей масштабности. Скажите, как Вам удаётся заполнять зал на 1250 мест?

Не забывай, что у нас еще Чердак сатиры, где 150 мест, это уже 1400. Но пока крутимся, выуживаем зрителя из водоворота разных антреприз, театров и театриков. Не скажу, что у нас каждый день бывают аншлаги, но ниже 60 % процентов заполняемости зала не бывает. Для нормального театра с залом на 600–800 мест это аншлаг. Но некоторые наши спектакли идут с аншлагами. Так что на хлеб мы себе зарабатываем.

Но художественный руководитель – не единственное Ваше звание?

Если уж совсем погрузиться глубоко в молодость, то началось всё еще со времён капустников, когда устраивались творческие вечера и инициативные группки творчески настроенных артистов разбавляли серость заоконнной жизни посиделками и домах интеллигенции. Вот по одной из таких инициатив знаменитого клоуна Славы Полунина в Ленинграде была создана так называемая «Академия дураков». Со своей стороны, вечно неугомонный, фонтанирующий идеями Ролан Быков создал в Москве филиал Академии и назначил себя академиком. А нас – Гафта, Державина и меня – членами-корреспондентами Академии, полудурками, аргументируя это решение тем, что до полных мы пока не доросли по возрасту. Мы, конечно же, тогда подняли скандал, кричали, что всё это интриги ибо не настолько мы моложе академиков.

Хотя, позже в Ленинграде Вадим Жук вручил мне диплом о назначении меня президентом Академии юмористических предприятий имени Остапа Бендера. 

Сейчас уже не возникает желаний опять где-нибудь что-нибудь возглавить или получить очередную регалию?

Ой, сейчас возникает единственное желание: ожидание времени, когда можно будет уже не бриться.

Это такая несбыточная мечта?

Если говорить честно, то идеальная картина моей сбывшейся мечты такова:

Тихое безрябье на поверхности пруда, клёв мерного карпа, обязательное отсутствие комаров, присутствие хорошего табака, облачная без дождя погода и недельная борода на счастливом отдохнувшем лице.

Бесподобно. Но такие желания больше подходят к человеку, уставшему от жизни и попросту старику, хотя выглядите Вы моложе и это не комплимент.

Моложе. Хотя, как-то одна из моих студенток то ли с испугу, то ли еще из-за чего робко спросила: А почему Вы ничего нам не рассказываете о своих встречах с Мейерхольдом? Но я же не Радзинский, который знал в лицо Жозефину.

А если говорить серьёзно, на свои годы не выгляжу, потому что седею снизу. И шевелюра еще не опадает, а почему? Покойный Утёсов говорил мне когда-то: Шура, никогда не мой голову шампунем. Не издевайся над ней. И я, в общем, следую его заветам. Тут важно не допускать, чтобы голова была грязной, но при этом не оболванивать её всякой подобной химией.

То есть не поддаётесь старости?

Я тебе скажу так, старение – это кокетство с самим собой. Смотришь на себя и думаешь: а я ещё ничего, еще ничего, не замечая очевидного. А с другой стороны иначе нельзя. Еще когда слышишь, как другие говорят тебе вслед: смотрите-ка, как он хорошо выглядит. Ему совершенно не дашь 75, а скорее 74 с половиной. И дико радуешься. Да и потом по сравнению с другими. Мой коллега и учитель Владимир Зельдин каждое утро пробегает в спортивном костюме мимо моего дома в свои 98. А был художник Борис Ефимов. Перед своим 100-летним юбилеем встречает Арканова и говорит: Аркадий, я тут юбилей затеял. Ну, ты приходи….если доживёшь, конечно. Ефимов прожил 108 лет. Так что я еще мальчик.

Ну да, еще и студентки смотрят.

Не то слово. Вообще, почему я ещё так неплохо выгляжу. Потому что преподавание – это вампиризм. Едешь в училище, кряхтишь, трубкой попыхиваешь, ноешь про себя, засыпаешь на ходу, добредаешь до двери, открываешь и…видишь этих 30 идиотов, а ещё «газели» - ноги от ушей, глаза, курносый нос, длинные пальцы..Эх! И заряжаешься молодостью.

А, так вот по каким критериям Вы их отбираете!

А как же (смеётся). Хотя, исходя из некоторой интонации хвалебности нашего разговора, у читателей может возникнуть мысль о том, что я вообще святой. Так вот официально заявляю – это не так.

Как? У вас тоже есть недостатки?

Масса. Например, не могу сказать «Нет». Могу долго бубнить что-то, корчить неудобную «мину» на лице, просить перезвонить, говорить: ну, подумаем. Сколько времени было потеряно из-за этого бессмысленного «Да».

Затем, я никогда никуда не опаздываю. Даже сейчас, как дибил пришёл сюда за полтора часа. Я прихожу раньше студентов, раньше всех гостей. И вечно жду. Это трагедия.

Еще я пью. Когда-то давно мой друг Александр Володин (глубоко пьющий человек) говорил мне, вот если бы мы с тобой не пили, над нами висел бы нимб. Не было бы недостатков, Так вот, чтобы был хотя бы один недостаток, мы пьём. Меня такое оправдание устраивает.

От автора: В 1994 году вышла в свет книга «Былое без дум», написанная А.А. Ширвиндтом в соавторстве с известным искусствоведом Борисом Поюровским, в 2006 году — «Schirwindt, стёртый с лица земли. Книга воспоминаний» и в 2013 году вышла автобиография «Проходные дворы биографии». 

Скажите, ваше литературное занятие, написание книг – это просто желание вылить на бумагу свою жизнь, чтобы не забыть самому либо чему-то научить молодежь, либо Вы схватили Пегаса за хвост и почувствовали себя писателем?

Я бы так сказал, кроме тщеславия, хочется хоть чуточку закрепить своё время, своих друзей, свой дом, а значит и свою жизнь.

Вам удалось родиться в семье замечательных людей, Вас всегда окружали знаменитости, многие из которых стали дорогими и близкими друзьями, ваш путь усеян звёздными ролями, о которых мечтает любой амбициозный актер, и это при том, что Вы сами не амбициозны. Жизнь подарили Вам сына, внуков и руководство в любимом театре. Скажите, все Ваши мечты воплотились? Вы счастливы?

Как тебе сказать. Тут нельзя путать: Мечта может сбываться, может не сбываться. А счастье это то, к чему ты идёшь, но никогда не приходишь, но самое интересное в пути.

Для себя я определил счастье словами любимого мною Саши Чёрного:

«Жить на вершине голой

Писать простые сонеты,

И брать от людей из дола

Хлеб, вино и котлеты.

Сжечь корабли и спереди и сзади,

Лечь на кровать не глядя ни на что.

Уснуть без снов и любопытства ради

Проснуться лет чрез сто».