Здравствуйте, Гость! Мы просим вас войти или зарегистрироваться у нас на сайте.
Но если вам не охото регистрироваться вы можете воспользоваться формой
Быстрой регистрации
Театральный мир был бы лишён смысла, а история театрального искусства была бы жестоко обеднена без истории жизни мэтра русского театра столичной Мельпомены, великого мастера перевоплощения образов и хранителя русского слова, МИХАИЛА ИВАНОВИЧА ЦАРЁВА. Как давно это было...в далёком 1919 году, когда он поступип в Школу Театрального искусства в Петербурге. А уже в 1934 году счастливая судьба неожиданно свела его на профессиональной сцене с Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом, где он постигал систему биомеханики великого мастера эксцентричного гротеска. И хотя, Царёв сыграл у Мейерхольда всего лишь две роли (увы, театр был закрыт, а Мейерхольд расстрелян), одна из которых явилась знаковой для Михаила Ивановича и где-то судьбоносной. Это роль Чацкого в "Горе от ума" - радикала во всём и ко всему, бунтаря против старосветской жизни общества Фамусова и ему подобных. Но, вероятно, в силу своей природной интеллигентности, чувства такта и мягкости манер, Царёв в этой роли представляется нам не как карбонарий и революционный "буревестник", а больше как романтический герой, лишь с иронией взирающий на всё происходящее, но не идущий наперекор грязному и подлому окружению. Не совсем обычная трактовка образа Чацкого. Хотя, возможно, тут Михаил Иванович был полностью под власть. системы Станиславского: "Я - в предлагаемых обстоятельствах". Он переживает, нервничает и страдает, но больше не из-за несовершенства общества, в которое волею судьбы ему пришлось вернуться, а из-за несчастной любви, холодного отношения к нему Софьи, когда-то любившей Чацкого, а теперь предпочтя ему Молчалина. И больно ранит героя Царёва каждая реакция Софьи на предложение Чацкого вспомнить как они любили друг друга раньше. Она же равнодушно произносить лишь: "ребячество всё это". Так что совсем не о развращенности старого общества думал Чацкий Царёва. И его "А судьи кто?" скорее звучит как горькое сожаление, нежели как гневный вызов лицемерию и чванству лизоблюдов, подхалимов и лжецов. И если Чацкий у него безусый юный романтик, то на протяжении всей линии творческой жизни что-то метаморфозное происходит и в мировоззрении Чацкого, превращая его, методично и со знанием дела в старика Фамусова. В роли Фамусова Царёв всегда будет нам казаться тенью своего Чацкого. Забавно наблюдать Фамусова с его пафосным нравоучительством, типа: "Вот то-то, все вы гордецы! Спросили бы, как делали отцы? Учились бы, на старших глядя....", но в глазах его читался молодой Чацкий: "Где, укажите нам, отечества отцы, Которых мы должны принять за образцы?" Однако, не только искусством перевоплощения обладал Михаил Иванович Царёв. Он был прекрасным чтецом стихотворений русских классиков - Пушкина, Лермонтова, Некрасова и т.д. и постоянно устраивал чтецкие вечера. Особенно запомнилось его исполнение стихотворения Бориса Пастернака, каждым словом характеризующее суть самого Михаила Ивановича: "Во всём мне хочется дойти До самой сути. В работе, в поисках пути, В сердечной смуте. До сущности протекших дней, До их причины, До оснований, до корней, До сердцевины. Всё время схватывая нить Судеб, событий, Жить, думать, чувствовать, любить, Свершать открытия.....". По воспоминаниям его современников и жены, Варвары Григорьевны, Михаил Иванович не любил да и не умел отдыхать. Он всегда был занят творческим поиском, анализом и созидательным трудом: утром - репетиция в театре, днём шёл в ВТО, которым руководил в то время, а вечером - спектакль или Щепка, где вёл курс. Среди его учеников есть те, кто потом играли с ним на одной сцене: Евгения Глушенко, Владимир Богин. Именно Богину он доверил свою роль Жадова в "Доходном месте", а сам классически мощно сыграв Вышневецкого. Но, по воспоминаниям актёров Малого театра, самая любимая роль Михаила Ивановича - это роль руководителя театра. Он обожал руководить, главенствовать, возглавлять и организовывать. И всегда чувствовалось это его природное чувство лидерства. Как-то он заявил, что если бы не стал актёром, то хотел бы быть дирижёром. Царёв очень любил Малый театр, любил и людей театра - жителей Дома Островского и берёг их. Вспоминал корифей Малого Евгений Яковлевич Весник: "К Царёву как-то зашёл блюститель порядка в театре и возмущенно сказал: Михаил Иванович! Ещё только 10 часов утра, а актёры уже "под мухой" как сапожники! На что Царёв ответил: Голубчик, а если бы Вы были сапожником, под чем еще Вы находились бы в 10 утра?" Однажды, кто-то из актёров пришёл в театр после отпуска и увидел Царёва, ходившего по пустым полутёмным коридорам Малого театра. "Михаил Иванович, что Вы делаете здесь один?" Он ответил: "Сам у себя под стражей". И даже, когда уже был очень болен, после операции, коротко подстриженный, ходил по театру и....прощался с ним.
